12 июля 1935. Пятница
Во вторник я встретила Бориса, вернее, он меня встретил, когда я возвращалась от Игоря, на rue de la Gaite. Сначала как ни в чем не бывало все нащупывал, знаю ли я про письмо или нет. Наконец, в кафе, был у нас долгий, очень взволнованный разговор. Я было подготовилась к этой встрече, а потому, даже неожиданно для себя, была внешне очень спокойна, а Борис страшно волновался. Разговора передать не могу: трудно. Больше говорила я. О том, что в результате я его потеряла, правда, взамен нашла Юрия.
— Значит, я все-таки на что-то пригодился?
— Так вы теперь счастливы? Это главное.
— Ну, а я-то чем же вас заменю?
— Разве это трудно?
— Мамченко, я думаю, никогда не играл большой роли в вашей жизни? Вообще мало для вас значил.
— Вы серьезно так думаете?
— Да.
— Когда-нибудь вы убедитесь, что это не так.
О Юрии.
— Конечно, Ю<рий> Б<орисович> поступил вполне правильно. Он вас хорошо знает. Вы — беззащитны, вас нужно защищать. Вот у нас с Ел<еной> Ив<ановной> каждый сам себя защищает.
В этих словах мне послышалось много горечи.
— А как бы вы поступили на месте Юрия?
— Я поступил бы хуже, надо сознаться. Но тут еще все бы зависело от того, были бы это вы или Ел<ена> Ив<ановна>.
Еще я сказала ему, что ведь я-то потеряла не только его, но и Ел<ену> Ив<ановну>, а ведь она была у меня единственной подругой. Он вдруг оживился.
— Если вы, правда, не хотите терять Ел<ену> Ив<ановну>, придите к нам. Так вот прямо и придите, когда меня не будет дома. Я ей представил наши отношения в ином виде, и она по-прежнему хорошо относится к вам.
Говорил что-то долго, просто и грустно. Не слова Бориса, а его взволнованность тронула меня. И еще из тех немногих фраз, где он упоминал имя Ел<ены> Ив<ановны>, из того тона, которым они были сказаны, я вдруг отчетливо поняла, что он страшно одинок. Мне вдруг даже стало стыдно за свой эгоизм, ведь я никогда не пыталась узнать его как человека. И сейчас, чем больше я о нем думаю, тем больше у меня к нему жалости и какой-то тихой теплоты…
Прощаясь (он оставался в кафе), крепко сжала его руку.
— Ну, что же вы мне еще скажете? Я только не хочу оставлять о себе плохую память.
— Я вас по-прежнему люблю.
— Не лгите.
— Я не лгу.
Так и расстались. Он обещал, что встречаться больше не будем. Рассказала обо всем Юрию, было радостно, но какая-то немая грусть осталась и, должно быть, никогда не рассеется.
В понедельник, возвращаюсь из библиотеки, на бульваре Pasteur меня встречает Борис. Странно, у меня было совершенно ясное предчувствие, что именно так все и произойдет, что он ко мне придет, и именно с такой целью, поэтому я нисколько не удивилась.
— Простите, что я не сдержал своего слова — это в последний раз, — но мне хотелось сказать вам несколько слов относительно Ел<ены> Ив<ановны>. Дело в том, что она настолько искренно верит в вашу «кошкину болезнь», что вы лучше пока к ней не ходите, она может встретить вас не совсем дружелюбно, может, напр<имер>, вам руки не подать, это все может быть вам неприятно, вы можете истолковать все это иначе, тем более, что она скоро уезжает, приходите к нам уже после лета. Потом, если вы решили отказаться от прошлого, почему вам не поставить все на свое место? Мне очень неприятно, что из-за меня все это произошло.
— Почему из-за вас? Из-за нас!
— Нет, из-за меня. И еще я хотел вас спросить: где бы я мог встретить Юр<ия> Бор<исовича>? Специально писать ему об этом мне бы не хотелось, но я хотел бы с ним переговорить.
В это время на rue de Chartres показывается Юрий.
— Да вот и он!
— Ну, вот так лучше. Вы нас оставьте.
С благодарностью взглянула на Бориса, с тревогой — на Юрия, оставила их вдвоем.
Через час Юрий вернулся домой взволнованный, хотя уверял, что был совершенно спокоен. Ну, что же? Внешне отношения Софиева — Унбегаун не изменились, они даже будут в будущем году время от времени встречаться на улице. Но Юрий никогда не перестанет ревновать меня к Борису. И, надо сознаться, имеет для этого все основания. Роман вступает в новую стадию. Борис больше никогда в жизни не поцелует, а я, должно быть, никогда не отделаюсь от ощущения жалости и грусти. И больше, чем когда-либо, мне хочется его видеть.
13 июля 1935. Суббота
Был сегодня с Игорем «политический» разговор.
— Мама, а ты знаешь, что завтра французский праздник?
— Знаю, милый.
— А ты знаешь, что завтра будет Bataille[332]. Да! Да! Будет Bataille. Да, мама! В одной газете написано, что Bataille откладывается. Так что, может быть, что ничего и не будет. Мама, завтра французская Троица?
— Нет, милый, взятие Бастилии.
— А что такое «взятие Бастилии»?
— Начало революции было.
— A-а, да, да, да!
— Теперь ты понял?
— Да, теперь понял. «Начало» — я знаю, что такое «Революция». Все ясно!
Говорит он сейчас на невозможном франко-русском диалекте. Вот напр<имер>, его фразы:
— Платок я забыл в lit[333].
— Это я положу в poche.[334]
— Сначала пошли в таком direction[335], потом повернули a gauche[336].
— Я думал, ты мне каждый день будешь по laine[337] приносить.
— Это мой copin[338], который defait[339] свою chainette[340].
Бедный, ему осталось пробыть там еще 2–3 недели. Головенка его совсем-совсем лысая. Понятия о времени у него нет.
— О, deux semaines[341], это ничего.
16 июля 1935. Вторник
В воскресенье у меня был праздник. Днем пришла Ел<ена> Ив<ановна>, в квартиру из-за Томки не входила, но целый час проболтали с ней на лестнице. Принесла Игорю конфет и немного денег, которые собрала для него в РДО. Милая и добрая, как всегда. Условились вечером встретиться в Ротонде. Юрию ничего почему-то не сказала (знаю ведь, что будет неприятно), и встретились в «Доме»[342]. Сидели. Говорили всякую чепуху, была еще Лиля и Синицын. А мне было весело. Я поняла, что могу встречаться с Борисом, как ни в чем не бывало. Но Юрий почувствовал это иначе. В тот же вечер он сказал, что ему «даже сделалось грустно» от одного моего взгляда на Бориса. «Грустно», да и только. А на другой день — вижу, замрачнел. Надо было скорее «вскрывать нарыв», все равно, только хуже. Пошел со мной в библиотеку и тут я «нарыв вскрыла».
Уже не в первый раз возникал у меня вопрос, может ли Юрий читать мой дневник? Уж больно он хорошо меня знает, видит, прямо ведь моими словами говорит. Но, как бы там ни было, я знать этого не хочу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});